Очень мне интересно, в каких пропорциях в этом отказе от предложенного судьбой героизма сложились, с одной стороны, просто страх и трусость, и, с другой стороны, понимание того, что героический поступок он, конечно, совершить может, но о нем, скорее всего, никто и никогда не узнает? То есть его никто и никогда даже не поблагодарит за это, не восхитится тем, что он сделал. Ситуация действительно была такова, что его вероятные опасения, что героизм его останется безвестным, были, мягко говоря, небезосновательны.
Человек сей не гуманитарий. Так что наверняка все определилось просто трусостью. А был бы гуманитарием - наверняка все определились бы вторым фактором. На фиг героизм, если о нем никто не будет знать, кроме самого героя?
Хотя, с другой стороны, не исключено, что именно негуманитарность могла бы помочь преодолеть страх, раз уж второй фактор был бы не важен.
Впрочем, теперь это досужие разговоры. Все равно он ничего не сделал и теперь все уже в прошлом.
PS: Интересная деталь. Во всех обсуждениях этой истории со сверстниками и с теми, кто постарше, сразу вылазят поминания Василя Быкова ("Обелиск", "Сотников"). Каким-то удивительным образом Быков со своей "морально-партизанской прозой" отпечатался в позднесоветских поколениях и выскакивает тогда, когда совершенно не о войне речь.
