С мягкой силой левизны было все в порядке, когда вокруг цвел (или гнил) капитализм, и борьба за равенство, справедливость и всеобщий материальный достаток выглядела действительно очень достойно и привлекательно. Но в обществе равенства, справедливости и всеобщего материального достатка эта привлекательность каким-то чудесным образом утрачивалась. То есть она сохранялась у советских детей, которых воспитывали на "Ваньке Жукове", "Детях подземелья" и прочих историях о великомучениках капиталистического прошлого (на достаточно ярких литературно-художественных образах ужасного прошлого), но быстро проходила - у кого в молодом, а у кого-то вообще в подростковом возрасте. К стыдливому прятанию в карман за пределами школы красного пионерского галстука ("ошейника", как его начинали называть) кто-то приходил в седьмом классе, а кто-то аж в шестом (советская нумерация). То есть всего через три года после искренней октябрятской мечты о галстуке.
Похожая фигня случалась и с темой насилия. Насилие выглядело романтически-оправданным для сокрушения врагов левой идеи (для потрошения их богатств), никакие гуманистические предрассудки не портили романтической привлекательности такого насилия, не заставляли усомниться в левых ценностях. Однако, когда выяснилось, что без насилия не существует общество победившей левой идеи, что к радости коллективного труда людей в обществе победившей левизны надо принуждать, это был серьезнейший кризисный вызов для левой идеи, камня на камне не оставляющий от ее романтики и ее "мягкой силы".
Еще раз повторю. Применение насилия для искоренения эксплуатации и неравенства, для победы справедливости и накормления голодных детей - это выглядело гут. Опять же насилие это повивальная бабка истории и все такое, как без него в священном деле прогресса? Но вот то, что насилие оказалось обязательным условием функционирования "общества справедливости" – это стало самой неприятной новостью для левой идеи.
Отдельно замечу, что "критика насилия" может быть не только гуманистической (все, что основано на насилии, для гуманиста неправедно по определению), а совершенно прагматической. Для прагматика все, что основано на насилии - просто нежизнеспособно. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. И дело тут не в этике, а именно в прагматике. Простое правило: ВСЁ, что основано на насилии-принуждении, а не на соблазне (не на привлекательности, не на мягкой силе), в долгосрочной перспективе обречено. Насилием можно сделать индустриализацию, выиграть войну, отстроить страну заново после войны, но в долгосрочной перспективе шансов все равно нет.
Сила это удел слабых. По-настоящему сильные в силе не нуждаются.
Идеология должна соблазнять, а не насиловать. Сила любой идеологии в соблазнительности, а не в насилии. "Левая" эффективно (до сих пор!) соблазняет в обществах крайнего неравенства, вообще в капитализме. Но "левая" так ничего и не придумала для обществ победившей социалистической-коммунистической идеи. Только принуждение. Великая романтическая идея не случайно превратилась во всем известный унылый, еще и насильственный "совок". Подсказок, как соблазнять людей социализмом-коммунизмом не при капитализме, а при социализме-коммунизме Марксы-Ленины не оставили, а их наследники так ничего и не придумали.
И вот вопрос – почему соблазн левизны исчезает после победы левизны? – он пострашнее для "левой идеи", нежели проблемы с экономической эффективностью и ужасами ГУЛАГа.